«Смерть в Венеции»: Венецианские сны Льва Мелихова

Образность Венеции настойчиво заявляет о себе в мировой визуальной культуре, мерцая своей лагуной в киношедеврах Джозефа Лоузи, Вуди
Аллена, Нормана Джуисона и в фотосериях Брассая, Томазо Филиппи, Джанни Беренго Гардина.
Она вспыхивает сверкающими на солнце гондолами, отмеряя пространство своих вод потемневшими от времени сваями-палинами. Редко кто рассматривал её ночью или в сумерках, погружаясь в её тайны и откровения. Лев Мелихов в их числе; фотограф, открывший Венецию в невенецианское время года — ранней весной, после её легендарных карнавалов, ещё не пришедшую в себя, неуспокоенную, растревоженную и прекрасную в своей беззащитности.
Оптика Льва Мелихова в этой фотосессии пронзительна и чудотворна — как живопись венецианских мастеров и эссеистика Иосифа Бродского, увидевшего магию города в «неисцелимой красоте». «Смерть в Венеции» — так обозначил фотограф свой проект, не только цитируя Томаса Манна и Лукино Висконти, но и развивая универсальные мифологии Венеции, вводя в них свою глубоко личную драматургию, своё собственное визуальное «событие». В формальных слоях этого события фотоплёнка Ilford, попавшая в бокал янтарного амонтильядо, меняет состав своей эмульсии, и далее её алхимические приключения синхронизируются с личными приключениями фотографа в абсолютно канонических традициях венецианского хоррора, сравнимых с хрониками графа Калиостро. В виртуальной истории, «рассказанной» Львом Мелиховым, в её детективном сюжете, параллельном реальным событиям с повреждённой от вина плёнкой, убивают самого фотографа и сбрасывают его вместе с сумкой в канал. Лишь случайность позволяет обнаружить сохранившиеся виды ночной Венеции, снятой накануне сновидческого преступления и, таким образом, увидеть Венецию в совершенно иных
измерениях — творчески преображённую, необарочную, со всеми своими нишами и рельефами.


Бокал амонтильядо, алхимия, мистика и творческий акт Льва Мелихова трансформировали традиционную камуфляжную реальность города.
Венеция в воскресшем существовании искусства предстала в прекрасном совершенстве умирания, вечного и нескончаемого, в очаровании
сна, где дневная материя в своих процессах утрачивания вещественности обретает новую, застывшую в вечности, идеальную творческую жизнь.
Фотографии проекта «Смерть в Венеции», выполненные в оттенках сепии, в ностальгическом ореоле с фактурными вкраплениями эмульсионных пустот, сдвигов и повреждений от винной кислоты, придавшей особую уникальность фотоснимку, парадоксальным образом актуализируют современные стратегии визуальной культуры. Их образность буквально опьяняет своей невероятной чувственностью, удивительной тактильностью, словно поверхность, покрытая пыльцой крылышек ночной венецианской бабочки. Фотографии теряют плоскостность, двухмерность, обрушиваясь на нас всеми своими слоями, обретая пространственную феноменальность 3D.


Вместе с камерой Льва Мелихова мы движемся вдоль каналов Дорсодуро, в зеркальной симметрии с набережной Неисцелимых. Наш взгляд упирается в Сан-Тровазо через узкий проход Калле-дель-Пистор, направляющий нас в сторону знаменитой Академии, где царствуют величественные полотна Паоло Веронезе и Джованни Беллини. Ещё один кадр, ещё поворот, и таинственный пешеход, мерцающий своим силуэтом, исчезает в одной из самых весёлых винотек Венеции «Al Bottegon». В этих таинственных улочках, в постистории культуры бродят тени Вагнера и Томаса Манна, Хемингуэя и Байрона, Джойса и Пастернака. Их образы растворены в искусстве фотографа. Они наделены незримостью и сокрытостью тайны, но зрение мастера улавливает их
метафизическое присутствие, выявляя спиритические качества духовных состояний и смыслов. В оптике Льва Мелихова Венеция замерла, угомонившись от дневной суеты, притихшая, укрытая неожиданным мартовским снегом, пряча свои тайны, бормоча всплесками воды в каналах. Её округлившиеся от снежного покрова женские формы соблазняют своей намеренной недосказанностью, пронизанной сиянием фонарей и, тем самым, ещё более скрывающей чудотворность собственного лица.


Кажется, что фотограф на мгновение приподымает занавес, чтобы мы могли присутствовать на спектакле «Смерть в Венеции», в волшебном театре, оказываясь в пространстве, где мир не делится на зрителей и участников, заставляя всех нас осознать великую библейскую формулу «прежде чем родиться, надо умереть». Смерть в Венеции, пройдя все фазы своей визуальной драматургии, оборачивается надеждой, утверждающей творческую неизбывность искусства.

Легенда от автора:
Одного русского фотографа в Венеции ограбили и сбросили в канал.
Когда карабинеры выловили тело, в кармане штормовки оказались три непроявленные плёнки. Друзья покойного проявили их в Москве, и перед
их глазами предстал готовый проект — «Смерть в Венеции. Посвящение Томасу Манну и Висконти».
В реальности же при скоплении провожающих его друзей автор опустил три плёнки в бокал с амонтильядо, а под утро, когда пришла пора отправляться в аэропорт, вынул их и улетел в Москву.